Том 2. Кто смотрит на облака - Страница 103

103

Тишина рассеивается вместе с мраком.

Старший механик Александр Павлович Карев — пожилой, неряшливый толстяк со средним техническим образованием, из кочегаров, уже на пенсии, но пошел в рейс, чтобы подработать; неуверенный в своих знаниях, но нахальный — долго кряхтит и наконец говорит:

— Берешь кастрюлю. В нее — слой тресковой печени, потом слой трески, потом картошечки и сверху — еще печеночки. И в духовку. — Механик чмокает, и у всех нас начинает выделяться слюна.

Есть хотят все. А больше всех — механик. Единственное, что он любит в жизни, — еда. Надо видеть Александра Павловича, когда на борт привозят продукты, и мясо не влезает в холодильник. Тогда он отодвигает в сторону Зою Степановну, засучивает рукава, вытаскивает из холодильника все и начинает укладывать по-своему. Он тискает замерзшие коровьи сердца, он перебирает кости, он подкидывает в воздух свиные головы и хрюкает от наслаждения. Он не торопится уложить мясо, ему жаль расставаться с ним…

Ни я, ни Зоя Степановна его не можем любить хотя бы потому, что он ест не меньше двух тарелок супа за обедом, а продукты нужно экономить, и отвечает за продукты старший помощник, то есть я.

— Когда я плавал в тридцать третьем году на «Донце», ночной вахте какао давали, и пирожки кок пек, — продолжает свою тему стармех.

Он сидит в правом углу рубки на высоком табурете, положив руки на пульт управления машиной. У нас дистанционное управление. Можно менять число оборотов двигателей и реверсировать их прямо из рулевой рубки.

— Смените пластинку, стармех, — миролюбиво говорю я.

— Лучше бы вы, дед, грелку в нашей каюте наладили, — поддерживает меня рулевой матрос Рабов.

— А ты электрический утюг у буфетчицы возьми, — совершенно серьезно и доброжелательно советует стармех. — Он тоже греет.

Александру Павловичу нельзя отказать в известном юморе. И это единственное, что примиряет с ним.

Рабов не выдерживает и смеется. Стармех доволен удачей и развивает ее:

— В двадцать девятом году в Мурманске очень большой мороз был. Идем мы из кабака. Лошадь стоит, извозчичья, в пролетку запряжена. Мужика нет, а лошади холодно. Мы ее выпрягли и на третий этаж общежития завели. Ну конечно, полундру мильтоны подняли: где лошадь? А попробуй, найди лошадь в общежитии на третьем этаже. Утром мы протрезвели, смотрим — лошадь между коек пасется. Что делать? Кормить ее надо. Был у нас такой кочегар — Наполеон Серенький, и дружок у него был, Адам Хорошенький. Мы их в командировку отправили — в ресторан за апельсинами. А она апельсины не ест…

Уже совсем светло.

Штиль.

Корабли каравана кажутся неподвижными. Пищит рация.

И вдруг я удивляюсь тому, что это я сижу на тумбе запасного штурвала перед открытым окном ходовой рубки на сухогрузном теплоходе № 760 и слушаю болтовню старика механика.

Почему меня опять куда-то несет по волнам?

Письмо Н. Т. Андрюшенко

...

Уважаемый Виктор Викторович!
Пишет Вам 85-летний старик, бывший моряк торгового флота. Я давно слышал о Вашей литературной деятельности, но как-то не попадались Ваши книги. Пару месяцев назад мне звонила дочь и сказала, что купила Ваш двухтомник. И вот в течение двух месяцев я его прочел.
Должен Вам сказать без всякой лести, мне очень понравились Ваши морские рассказы, так как я 40 лет отдал морям и океанам, я побывал в тех же местах, что и Вы, и неоднократно. Побывал и на Вайгаче в бухте Варнека несколько раз, только не был на кладбище. В двух рассказах я обнаружил места, которые касались и меня. Ваш «дед» сбрехнул, или его неправильно информировали, что в 1929 году в Мурманске пьяные матросы подняли лошадь в общежитие на 3-й этаж. Я плавал с участником этой «хохмы», архангельским моряком Илюшей Махно. Подняли они лошадь только на 2-й этаж, потому что общежитие Севгосрыбтреста находилось в 2-этажном доме. Мне знакомо это здание. Кроме того, в одном из рассказов я обнаружил, что мы с Вами были на одном судне, только в разное время. Я на 23 года раньше Вас. Это «Челюскинец», которого я ремонтировал в 1944 году. Тогда нас, вторую группу ленинградских моряков, направили в Ленинград для восстановления флота, а я прихватил молодую жену. По прибытии во Владивосток из Америки, где мы стояли год в ремонте на т/х «Туапсе», я в 1944 году женился в первый раз. Мне было 34 года, а жене 20 лет. (По приезде в Ленинград нас направили на «Челюскинец». Жена стала камбузницей, а я машинистом. Дали 2-местную каюту).
За сорок лет работы на флоте многое пришлось испытать. Я по натуре «летун», поэтому пришлось побывать во всех пароходствах. Начал в 1927 году в ЧМП, а закончил на Чукотке, порт Певек. В 1967 году вернулся в Ленинград и женился вторично. В 1991 году уехали с женой в Израиль (вторая жена еврейка), через год жену похоронил, а еще через год вернулся в Питер.
Пришлось плавать и с двумя братьями Ворониными. С Александром Ивановичем на п/х «Кара», а с Владимиром Ивановичем, который утопил «Челюскин», на л/п «Седов».
Уважаемый Виктор Викторович, мне бы очень хотелось встретиться с Вами, посидеть за бутылочкой. Не откажите в любезности навестить меня или я к Вам? Я еще крепкий старик. Сам себя обслуживаю. Брякните мне по телефону.
С искренним уважением
Андрюшенко Николай Тимофеевич.
1990 г.

2

Двадцать третьего августа 1964 года в два часа ночи я записал в судовой журнал следующее: «Ветер усилился до 5 баллов от норда. Высота волны 3–4 метра. Судно испытывает сильные удары о волну носовой частью днища. Крен на оба борта около 20°. Проверено крепление груза и крышек трюмов. Барашки стопорных механизмов периодически самоотдаются от вибрации».

103